1. Имя персонажа: Лорд Катлер Беккет, к вашим услугам дамы и господа.
2. Дата рождения:
12 апреля 1652 года. В этот пасмурный день я впервые увидел мир вне материнской утробы. Я уже тогда был нетерпелив, потому я покинул лоно матери на месяц раньше срока.
3. Род деятельности:
Торговля и смежные области. Если кто-то считает, что я занимаюсь экспансией и уничтожением пиратов, пусть знает – это лишь смежные области, которые необходимы для здравия Ост-индской торговой компании, главой которой и является ваш покорный слуга.
4. Имущество:
Личного имущества не так много, как могут сказать злые языки, завидующие моей скромной персоне. Мне принадлежат лишь загородное поместье в пятнадцати милях от Ливерпуля и небольшой банк, в котором вы можете взять ссуду для открытия собственного дела – моя забота об обеспеченной старости. Всё остальное же, принадлежит Ост-индской торговой компании, которой я лишь руковожу. Кроме, разве что, небольшого капитала, который я собираюсь позже вложить в текстильную промышленность.
5. Внешность:
Итак, собственно, внешние данные. Я не обладаю сколь либо запоминающейся внешностью, чтобы быть без проблем узнанным в толпе. Как правило, люди запоминают мои манеры, а не внешность.
Рост: 1 метр 68 сантиметров, как записано в моём личном деле. Вижу у вас снисходительные улыбки, но вспомните, что Наполеон тоже был невысокого роста, но при этом вполне заслужено зовётся великим французским императором. Да, он мой объект для подражания. Моя империя – Ост-индская торговая компания. И, как видите, Империя здравствует.
Загар на мою кожу ложится из рук вон плохо. Неизвестно, что тому виной, но я бледен столь же, как и, привычный к туману, лондонец, в то время, как мои коллеги уже стали неотличимы от папуасов Новой Гвинеи, благородный цвет кожи на моём лице сохранился почти без примесей.
Цвет моих волос обычно неизвестен окружающим, поскольку не подобает джентльмену показываться на людях без напудренного парика, но, если вам будет интересен цвет моих волос, то родился я с золотисто-русыми волосами, тогда коротким пушком, как говорила моя родная матушка, топорщащимися на моей макушке. Впрочем, известно, что русый цвет со временем темнеет, потому сейчас у меня тёмно-русые волосы.
А манеры… Что ж, как я и говорил, людям запоминаются именно они, и я не врал. Мои занятия риторикой и природный творческий талант, который я на корню загубил, оставили след на моём поведении. Я умею выдерживать паузы там, где это надо, и начинать вести речь вокруг предмета, о котором хотелось бы поговорить моему собеседнику, подстёгивая чужое любопытство, которое, в конце концов, выливаясь на поверхность, смывает с крепостных стен внимательность и подмывает фундамент рассудительности. Иногда мне говорят, что я себя постоянно веду так, будто нахожусь на сцене. Что ж, их право, мои подписи.
Так уж получилось, что страх при первой встрече своей внешностью я вызвать не могу, ровно, как и какие-либо иные сильные чувства. Всё приходит тогда, когда меня узнают поближе: только тогда меня начинают уважать и бояться – в зависимости от уровня интеллектуальной подготовленности. Бывают, правда, романтически-настроенные субъекты, которые о жизни ничего узнать не успели, как правило, из молодёжи. Такие смотрят с яростью и презрением, но меня это не особо беспокоит.
6. Характер:
А мы так незаметно и плавно перетекли мыслью, растёкшейся по листу бумаги, в пункт характера. Что ж, ему уже пора была вступить в законные права. Продолжим.
Возможно, у вас в голове уже нарисовался образ некоего тёмного властелина, но он далёк от правды. Да, несомненно, как и все люди, я эгоистичен, лишь, в отличие от большинства, имею смелость себе в этом признаться. Как бы то ни было, имеется узкий круг людей, который мне симпатизирует куда больше, чем просто деловому партнёру или сильному сопернику, и меня это вполне устраивает. Человек я хваткий, если не сказать «хищный», в этом и кроется секрет моего карьерного успеха: я схватил синюю птицу удачи за хвост, как и полагается охотнику, который жаждет принести себе в логово свежую тушку пахнущей свежей кровью добычи. У кого отказывает нюх, всегда вынуждены питаться лишь падалью.
Таков мой взгляд, и я схватил птицу на поле торгового бизнеса, так и продолжил там свою охоту, решив во что бы то ни стало выгнать с моей территории других охотников, уменьшающих поголовье синих птиц. Кто-то может решить, что я бездушный торговец со счётами вместо сердца, но он крупно ошибётся – мой услужливо удушенный творческий дар удобрил поле, на котором был удушен, и дал соответствующие плоды. Я вношу творческий подход в ведение дел, чем не перестаю удивлять своих партнёров и соперников. Точно так же могу сказать, что я гуманен. Я не из тех, кто убивает всех, кто стоит на моём пути. Я довольно часто ищу компромиссы, выбираю обходной путь и просто прошу подвинуться, и только тех, кто упорно, не смотря на доводы разума, продолжает преграждать мне дорогу, я убираю с пути. Способ не важен: главное – результат.
Ну и, конечно, у меня имеются свои маленькие слабости. К примеру, я очень люблю сесть с чашкой горячего шоколада в мягкое кресло перед камином и слушать, как бьётся в бессильной злобе в моё окно буря. Кроме того, я испытываю довольно сильное раздражение, когда мне приходится решать дела с каким-либо человеком, наличие интеллекта которого ставится под большой и жирный знак вопроса. Более этого меня раздражают лишь люди с отсутствием интеллекта и с маразматичной уверенностью в собственной гениальности.
7. Навыки:
За что бы я не брался, я достигаю в этом высот, так заложен фундамент моей личности. Если я не уверен, что достигну достойного меня уровня в каком-то деле, я просто за него не возьмусь. Таким образом я стал мастером фехтования, риторики, банковского дела, высшей математики, шахмат, верховой езды и прочая, что положено настоящему джентльмену и удачливому дельцу. Помимо всего прочего, я логист и стратег – именно в этом моё мастерство выше всего прочего. Мало кто, кроме меня, способен так управлять фигурами на доске мировой географической карты.
8. Биография:
Моя биография берёт своё начало 12 апреля 1652 года, в семье Линдона Беккета, довольно талантливого торговца, обосновавшегося в Плимуте, который имеет прямой выход к морю, пусть даже и через залив. Корабли в Плимуте бывали весьма и весьма часто, предпочитая его многим более доступным портам: на это влияли как размеры города, который мог дать куда больше, чем захолустный портовый городишко, так и закрытость его от большей части морских невзгод. В частности, нахождение в заливе позволяло даже во время несильных штормов совершать в меру рискованные, но резко возрастающие в цене, грузоперевозки в ближайшие города. Выгодность города так же обуславливалась южным положением этого города на великом Британском острове, что для нашей страны, закрытой для сухопутных путей, а так же большое количество сообщений по сущее внутри страны. Великолепное место, куда отец переехал ради бизнеса, и не прогадал.
Он был талантлив, но очень уж мягок со своими партнёрами, именно потому не мог добиться тех высот, которых был на самом деле достоин. Однако та самая врождённая доброта не позволила Линдону растить меня окружённым лаской и заботой, вместо этого он начал уповать на то, что «правильно». Само собой, правила брались уже готовые, а не выстраданные им самим, а готовые правила, как известно, пропагандируют строгость воспитания ребёнка. Однако, я благодарен отцу за ту строгость, с которой он меня воспитывал: именно благодаря этой строгости я стал тем, кем я являюсь сейчас – лордом Катлером Беккетом, а не одним из рядовых торговцев или посредственных художников. Впрочем, это понимание пришло ко мне много позже.
Сколь часто я обижался на отца, злился бессильной злобой и, как многие дети в таком состоянии, представлял себе картину: вот он я, лежу мёртвый, бледный на кровати, надо мной стоит молча плачущая мать, которая никогда не вступалась за меня, когда рука отца, держащая розги, взметалась вверх, прежде чем со свистом обрушиться на мою спину. Она старательно утирает солёную влагу со своих щёк кружевным платочком, глядя, как мужчина, стоящий рядом с моим телом на коленях, рыдает навзрыд, извиняясь за несправедливое обращение с молодым и талантливым Катлером, но уже поздно… Бледный труп не отвечает. Я мог злиться долгими днями, доставляя кучу хлопот своим учителям, некоторые из которых были в весьма почтенном возрасте. Им и без злящегося, стремящегося насолить отцу во всём, ребёнка, хватало хлопот с тем, чтобы путешествовать из Плимутской Высшей Академии до моего дома. Пожалуй, меньше всего от этих вспышек гнева страдал мой мастер по фехтованию. Впрочем, я не правильно выразился: я должен был сказать «страдала». Да, дамы и господа, это была женщина, пожалуй, первая дама, оставившая неизгладимый след в моей жизни. Не только потому, что это была первая женщина, в которую я влюбился, но это была первая женщина, которой я пытался добиться, и первая женщина, добиться которой я не смог.
Леди Анджелика Смарт появилась в моей жизни в мои двенадцать лет, заменив моего предыдущего мастера, которого застрелил в спину один из вызванных им на дуэль трусов. В ту юную пору я был донельзя возмущён подобным поступком, но, всё же, глупо был рад преждевременной кончине одного из своих мучителей. Буквально неделю я прозябал без фехтовальных упражнений, радуясь тому, что в графике моих уроков образовался ежедневный пробел, который был отведён в моё полновесное пользование. Лёжа в эти часы на траве парка и наблюдая за тем, как плывут по небу облака, и изучая, какими линиями неизвестный мне художник нарисовал такую реалистичную картину на куполе из голубого полотна, я в тайне боялся, что этот самый пробел заполнят другими уроками, но этого не происходило в течении целой недели, что меня насторожило. Однажды я весело сбегал по лестнице, скользя рукой по гладкому дереву перил, и пред моими глазами предстали отец и его незнакомая гостья, державшая подмышкой какой-то свёрток. Я сразу понял, что это женщина, хотя одета она была в мужское платье. Я удивлёно изогнул бровь, не понимая, что вижу перед собой. Это же неправильно. А мой отец меня учил только тому, что было правильно. Увидев вашего покорного слугу, незнакомка ехидно улыбнулась, а взгляд её глаз, разрез которых говорил о смешении её кровей с азиатами, сверкнул угрожающей смешинкой.
-Это мой сын, Катлер, госпожа Анджелика,- представил меня мой отец незнакомке. В его голосе слышалось почтение и ещё что-то, непонятное мне. Мне показалось, или его голос действительно неуверенно дрожит, будто эта госпожа Анджелика может прямо сейчас развернуться и уйти, а достопочтенный Линдон Беккет этого боится?
Впрочем, поразмышлять об этом я не успел, так как эта незнакомка извлекла из свёртка пару рапир, одну из которых швырнула мне. Я не ожидал этого, однако легко поймал тренировочное оружие поперёк ножен. Её чёрные, как смоль глаза пробежались по мне так, будто я был бездушным существом, вроде племенного коня, которого выбирают себе в табун. Не подумайте плохого, просто это было самое точное определение, ведь строптивого скакуна необходимо объездить и приручить, а ту же самую картину достаточно лишь повесить в свою галерею. Я уже догадывался о причинах визита этой дамы в нашу скромную обитель, потому в моей душе вскипело возмущение: кто она такая? Что она себе позволяет? Она ведёт себя так, будто с её должностью всё давно уже решено, а я мог оказаться недостоин обучения.
-Защищайся, Пирожок!- крикнула она мне. Я чуть не задохнулся от возмущения.
Чтобы вы лучше поняли моё возмущение, вынужден вам сказать, что до поры позднего отрочества я был не только весьма невысоким юношей, но и весьма пухлым. Эта самая детская припухлость задержалась на моём теле дольше, чем положено и её остатки вы можете видеть хотя бы в округлости моего лица. Не то, чтобы я был толстым, а именно пухлым, от этого не спасали никакие физические нагрузки. В частности, за эту припухлость мои сверстники, у которых я популярностью не пользовался, прозвали меня пирожком, намекая на пышность. А теперь представьте, что какая-то незнакомая особа в вашем собственном доме, в котором она даже никто, окидывает вас подобным наглым взглядом, а после ещё и называет вас самой ненавистной кличкой из всех, которыми вас называют сверстники.
Я замешкался, но, всё же, успел извлечь рапиру из ножен и отбить первую атаку, однако противница лёгким поворотом кисти разоружила меня, легко сбила на землю плечом, после чего подставила клинок к горлу. Мне казалось, что мы целую вечность смотрели друг другу в глаза: её насмешливая тьма очей и мой яростный прищур. В этот момент я понял, что даже если отец прогонит моего нового тренера, я пойду за ней хоть на край света и буду преследовать даже за чертой ада до тех пор, пока не одолею её в схватке на шпагах.
Как видите, это была отнюдь не любовь с первого взгляда, как принято описывать в поэтических произведениях. Это была ненависть, моя ненависть, но, как говорят, «от любви до ненависти один шаг». Я сам не заметил того дня, как моя ненависть перетекла в любовь. Вроде бы, всё было как в первый день: я стремился на занятия ради того, чтобы сразиться с ней, ещё раз поймать насмешливый взгляд, услышать её извечное «не поддавайся на провокации, Пирожок». День ото дня наши бои становились всё более затяжными, всё более ожесточёнными. Постепенно я стал чувствовать уважение к этой женщине. Анджелика давила на моё тщеславие, на мою больную точку, поощряя честолюбие, когда это было необходимо, побеждая меня самыми изощрёнными способами. Помимо уважения родилось необоримое желание заполучить эту женщину, и с приходом этого желания ненависть на кличку «Пирожок» стала ещё сильнее. Если раньше в этой ненависти крылась простая детская обида, которая со временем отступила, то теперь ненависть приходила из стыда. Мне было стыдно, что моя припухлость никуда не делась с годами. Я стал рассеянным.
Моя рассеянность стала заметна всем. Мать пыталась со мной поговорить, но я не желал поднимать в общении с ней подобные темы. Она бы не поняла, ведь сама она была воспитана правильно, именно потому никакой помощи можно было не ждать, даже если она одобрит моё стремление. Я же сам понимал, что это – очередной бой. Бой, в котором я столкнусь с отцом. Мой благочестивый отец никогда не одобрил бы брака с этой девицей. Мы с ним никогда об этом не говорили, но я был уверен, что причиной участившихся свиданий моей спины и розг было именно желание выбить из меня эту дурь.
Помощь пришла оттуда, откуда я не ожидал. Помню, в тот погожий летний день я сидел на крыше, где меня не мог найти никто, кроме, разве что, леди Анджелики, да и… профессора Бладжерса, которого я меньше всего ожидал увидеть в своём тайном прибежище. В тот день моё беззаботное восседание на крыше было прервано чьим-то старательным кряхтением. Я обернулся и увидел седовласого профессора риторики, который на четырёх конечностях передвигался к вашему покорному слуге. В тот день у меня не было ни одного занятия, назначенного по распорядку, за что я был вынужден позже присутствовать на внеочередной встрече моей спины и розг, которым уже пора было свадьбу сыграть. Однако я был доволен: в тот день судьба предоставила мне один из самых важных теоретических уроков, который мне ещё следовало опробовать на практике. Мы в тот день многое обсуждали… Долго… Долго… Весьма долго. Я могу сказать, что профессор Бладжерс – третий человек, к которому я испытываю великую благодарность.
К сожалению, мои приведённые в порядок мысли не помогли мне осуществить завоевание сердцеедки с клинком в руках. Я был терпелив, моя концентрация возросла. Я успевал всё: и тренироваться, и учиться, и продолжать прощупывать дорожку к сердцу леди Анджелики, чем вызывал у неё лишь снисходительную улыбку и давал новые поводы для подтрунивания. Пожалуй, можно было сказать, что мы сближались. Можно было представить всплеск моих чувств, когда спустя три года после первой встречи, моя щека ощутило прикосновение этих желанных губ… Я ликовал, не обратив никакого внимания на то, что слова, прозвучавшие после этого прикосновения звучали, как последнее наставление, а разговор прервался спешным ретированием собеседницы. Я уже считал, что близок к своей цели, однако на следующий день в поместье стало меньше на одного человека. Срок службы моего тренера истёк, и она покинула меня. Куда, никто мне не сказал. Впрочем, буквально через пару недель поместье покинул и я, дабы поступить в Лондонскую Академию Точных Наук.
Очередной этап жизни оказался слишком нов и непривычен. Конечно, не я первый, не я и последний, кто сей этап проходит, но от этого истина не меняется. Думаю, вы великолепно поняли, что с моим нравом я не мог не нарываться на лишние неприятности. Я тогда был слишком молод и несдержан. Конечно, я начал взрослеть быстрее сверстников, однако когда дело касалось моей, как здесь это называлось, «интрижки со своим тренером», я буквально вскипал. Казалось бы, откуда в Лондоне могло быть известно о том, что происходило в далёком Плимуте? Однако, Плимут был слишком выгодной торговой точкой, чтобы оказаться отрезанным от Лондона. Таким образом, господа лондонцы часто приезжали в Плимут, как и китайцы в Сингапур, ради заключения торговых сделок. Иногда с ними были их сыновья, которые не могли пройти мимо столь вопиющего случая нарушения правил, которые прививались им с младенчества. Я, конечно, тогда не понимал, что ими двигала простая зависть, а их воображение приписало много лишнего к той самой «интрижке», потому именно в академии получил свою славу ярого дуэлянта. Тот факт, что поверженные противники и их знакомые кричали мне в спину и лицо, что я «дерусь, как женщина», меня нисколько не заботил. Я отлично знал, что моя техника боя куда лучше их, что было не раз доказано в боях, потому при желании припугивал соперников. Позже я узнал, что моя «женская» техника боя распространена среди пиратов и разбойников за счёт своей эффективности, но тогда…
Тогда я был волен, за два года я привык к новому ритму жизни и начал искать иные источники дохода, кроме присылаемых мне из дома денежных запасов. Вам это может показаться странным, но я сам, без помощи отца, устроился в Ост-индскую торговую компанию. Пусть клерком, пусть на половину ставки, но сам. Мои неудачи прошлого меня уже не преследовали, я, за счёт того, что в начале своей жизни в Лондоне, оказался одинок, сумел многое осмыслить, многое понять. Уже тогда я вспоминал Анджелику со сладкой грустью. Конечно, не обошлось без попытки поднять свою самооценку за счёт соблазнения студенток из академии для благородных девиц через два квартала от нас, между прочим, весьма удачной. Я сам не заметил, как ненавистная мне припухлость начала спадать, и я начал приобретать более или менее сносный вид. Однако, это играло мне лишь на руку. Помня о своей «пирожковости», я искал иные пути к сердцам дам, которые мне быстро наскучили. Я относил в причины этого события тот факт, что они оказались слишком легко доступными. Всё их показное благородство быстро отступало перед моими терпением и напором, а так же, успешностью. Они были глупы и скучны, кроме, разве что, Эмилии Серас. Испанка была весьма хитроумной особой, не в меру хулиганистой и явно попавшей в академию по ошибке. Нет, я ничего не могу сказать о её благородстве – чистота её крови способна поразить большинство королей, но Эмилия была личностью, не терпящей оков. Она была родственной мне душой, с той лишь разницей, что её родители позволяли ей слишком многое. Эта избалованность, однако, не коробила меня. Я мог лишь с отрешённым восхищением смотреть за тем, как колыхаются во время её целеустремлённого бега. Она быстро загоралась новой идеей, и так же быстро в ней гас энтузиазм. Она казалась мне музейным экспонатом, к которому прикасаться можно было только для того, чтобы отряхнуть пыль. Сама идея о том, чтобы заполучить её, казалась кощунственной – она должна была быть свободной. Это не была любовь, это было восхищение.
Так же, у меня начала постепенно появляться свита. К концу второго года обучения я заслужил некий авторитет среди окружающих. Собственная работа и по-настоящему собственная наличность в итоге как-то незаметно сделали меня неформальным лидером небольшой компании. Именно, что небольшой, хотя могла быть и большая, бестолковая компания прожигателей жизни. Я выбирал только тех людей, которые могли быть полезны. Из них стоило выделить Джима Харклоу, прирождённого командира, по какой-то странной блажи уступившего мне пальму первенства. Он стал полезным человеком, который был мне верен. Пожалуй, это тот человек, которого я могу назвать моим другом. Именно так, как бы вы не удивлялись: этот человек доказал мне, что крепкая дружба существует. Ещё в начале второго курса я отметил новичка, явившегося в нашу академию. Он был горд, но неуверен в себе. Однако, уже тогда было примечательно, что в отличие от большинства людей, он имел своё собственное мнение по каждому вопросу, и готов был это мнение отстаивать до последнего. Не скажу, что уже тогда я думал о создании своей небольшой империи, но в те дни я не мог пройти мимо интересной личности, и в первый же день мы затеяли спор. Спор горячий, яростный, но настоящий. Он действительно понимал, о чём спорил, его аргументы были логичны, а выводы – выстраданы, а не подслушаны. Помимо всего прочего, мне понравилось, как он использует метод Сократа: в качестве подготовки платформы для отступления. Я его рассматривал лишь как приятное времяпрепровождения, однако он удивил меня первым…
Ланселот Вайли был человеком авторитарным и нетерпящим того, что выбивается из привычной ему системы. И этой выбивающейся из системы деталью был я. Я был не то, чтобы нелюдим, но явно не любил шумные сборища, на которых все благородные дети своих родителей, оставшиеся без контроля своих родичей, словно срывались с цепи. Не только в этом была наша точка соприкосновения, в которой возникал разряд. Я уже не помню истоков нашей неприязни, но помню, что неприязнь наша доходила вплоть до проливания крови. Первым, кто окропил кровью свой клинок, был я. Это была обыкновенная дуэль, но мы вошли в такой раш, что мой эспадрон остановился слишком поздно. Конечно, рана была не смертельной, но переживаний и ему и мне хватило надолго. После наши стычки стали нормой жизни и никто им не удивлялся. Кроме, разве что, Джима Харлоу, который стал нечаянным свидетелем засады на меня. Тогда против моей персоны вышли сразу четыре противника, что означало моё предрешённое поражение, но Джим вмешался. Это было смело и неожиданно, и навсегда осталось в моей памяти. Я не злопамятный, просто я слишком многое помню: как добро, так и зло.
Впрочем, наша с Вайли вражда вышла за пределы академии. В то время, как я продвигался по служебной лестнице Торговой компании своими силами, послав отца на все четыре стороны, Ланселот назло мне воспользовался связями своего родича, чтобы вступить в тот же филиал компании, что и я, притом оказался на целую служебную ступень выше. Однако, он был побеждён. Побеждён из-за своей самоуверенности. Я помнил, что именно Вайли был тем человеком, который первый окрестил мой стиль боя женским, потому я не преминул воспользоваться оружием, от которого Ланселот не ожидал удара. Эмилия Серас, к моему удивлению, вызвалась стать этим оружием, мотивируя, что всегда мечтала стать шпионкой. Мне оставалось лишь улыбнуться и позволить испанке делать то, что она задумала. Пожалуй, именно тогда окончательно наметилась моя линия поведения: использование фигур на поле, безжалостно убирая с пути своих противников, постепенно приобретая всё больше и больше опыта и навыков. Я окружал себя самыми верными людьми, а остальные были для меня всего лишь пешками. Моей женой стала работа.
По оговоренным с администрацией причинам, последующие года оставляю в смутном и туманном освещении, чтобы, цитирую «оставить возможность для манёвра». Однако, свою цель я выполнил: показал развитие персонажа и становление его характера.
9. Связь с вами:
Администрация в курсе номера моего ICQ, остальным рекомендую использовать ЛС. Если будет необходимо, и они узнают этот номер.
10. Пробный пост:
Катлер Беккет медленно поднял глаза на вошедшую в его кабинет женщину. Ещё до того момента, как его взгляд коснулся лица смуглокожей красавицы-испанки, на котором сияла счастливая улыбка, третий управляющий Ост-индской торговой компании знал, кто явился к нему без стука в дверь и запроса аудиенции. Взгляд остановился на неприлично долгое время на выпуклой окружности под платьем, которую Эмилия нежно поглаживала, сама не обращая на это внимания. При виде этой женщины Беккет испытывал неприятное чувство потери и необоснованной ревности. Она никогда не принадлежала ему, и он никогда не стремился её завоевать. Однако, тот факт, что испанка избрала своим мужем Джима Харклоу, вызывал обиду. Однако, Джим был одним из немногих людей, которые могли не бояться случайно оказаться на пути англичанина.
-Я бы предложил вам кресло, миссис Харклоу, но слишком хорошо знаю, что вы откажетесь,- первым разорвал тишину управляющий, поднимаясь со своего места,- Потому, чтобы сохранить своё достоинство, я буду вынужден стоять всё время вашего пребывания здесь. Кроме того, я знаю, что вы бы не стали меня отвлекать, если бы вас что-то не беспокоило, так что не будем терять времени: излагайте.
